Которое, как известно — на юге ближе, чем на севере.
Мона смотрела, как импровизирует Архаров, и постепенно перемещалась на край танцплощадки. Первое время Саша искал её глазами, но потом, окруженный толпой поклонниц, увлекся, и выпил, и, отставив гитару, сам вышел в центр, и тут был рок-н-ролл, и твист, и вообще — не поймешь что.
Мона Ли бежала по дорожке к своему корпусу. Зацепившись за карниз, подтянулась, перелезла в комнату. В палате стояла тишина. Но — не сонная тишина, когда кто-то ворочается, кашляет во сне, или бормочет. Тишина была — искусственная. Мона Ли, расслабленная от новизны ощущения счастья, своего, личного, счастья, стояла и улыбалась, просто так — сама себе. И вот тут ей на голову набросили одеяло. Моне Ли приходилось защищаться в интернате, но даже там в ходу не было такого — чтобы все — против одной. Прошла пару минут, пока Мона Ли успела осознать происходящее, сгруппироваться, и начать защищаться. Преимущество нападавших было в их числе, но это было и существенным минусом. На небольшом пространстве между кроватями девушки наносили беспорядочные удары, норовя попасть по голове, или по животу. Пинали ногами, а одна даже притащила стул, но попала по своим же подружкам. Мона Ли сначала свернулась в клубок, обхватив голову руками, закрыв живот от ударов, а потом резко выпрямилась и ухватила за щиколотку ближайшую к ней девушку. Вцепившись в самое болезненное место — над пяткой, Мона рассчитала точно. Кто-то заорал и подпрыгнул, Мона Ли перекатилась под кровать, и оттуда — молниеносным броском одолела все пространство до двери, и, вскочив, она щелкнула выключателем. Нападавшие, разъяренные, потные, всклокоченные, исцарапавшие сами себя, стояли, тяжело дыша ненавистью. Мона Ли стояла спиной к двери. Ха, — подумала она про себя — просто сцена на табачной фабрике. А я — Кармен. Ножа не хватает. Так они стояли несколько минут — кому-то нужно было начинать, а при свете это было трудно. Тут Лёка Голубева, не спуская глаз с Моны, подошла к ее кровати и схватила медвежонка Шурика.
— Ой-ой-ой, — засюсюкала она, — какой медвежоночек! А сейчас мы его… мы его…
— Лёка, башку ему оторви, — крикнула первая Лёкина подружка Вика, — посмотрим, что у него внутри, а? Наверное, любовная записка от самого Архарова? — И девицы, осмелев, начали наступать на Мону. Кто-то бросил Лёке маникюрные ножницы.
— НЕ СМЕЙ, — закричала Мона, — не смей! Не делай этого, я прошу тебя…
— Она проси-и-и-т, ой-ой-ой! На колени встань, гадина! Мы тебе покажем, кто тут главный, принцесса, выпендриваешься?.. — и Лёка ножничками перерезала голубую кожаную полоску. Мона Ли закрыла глаза. Теперь она слышала шум множества барабанов, грохочущих перед битвой. Она видела ряды бойцов, одетых только в широкие штаны и рубахи, с кожаными щитами в левых, а с мечами — в правых руках. Громко дышали кони, несущие всадников, хрипели и рвали поводья…
— Не делай этого, — тихо и внятно повторила Мона Ли, и лицо ее стало белеть, становясь маской. Многие из девочек отшатнулись с криками — Лёка, кончай, она придурочная! Но Мону Ли остановить было нельзя, и она не была властна — остановить себя. Она начала медленно кружиться вокруг своей оси, стуча ладонями, и странный звук напоминал глухие удары — так стучат камни, ударяясь о кожаные щиты воинов. Лёка вдруг вскрикнула от боли, уронила медвежонка, и упала, больно ударившись о металлическую спинку кровати. Девочки стояли, боясь шевельнуться. Мона Ли сначала дышала тяжело, потом все тише, спокойнее, подчиняя дыхание ритму сердца, потом открыла глаза, подошла к своей кровати, взяла медвежонка, положила его в свой рюкзачок, который достала из тумбочки, села на корточки, приложила пальцы к сонной артерии лежащей Лёки и сказала:
— Она жива. Но она изменится. И вы все — изменитесь тоже. Где Свердлик? — Кто-то из девиц кивнул на дверь. Мона вышла, потом вернулась, улыбнулась, погрозила пальчиком, — никогда так больше не делайте, девочки … — и выключила свет.
Мона открыла дверь в туалет.
— Лена?! — тишина в ответ. Стала открывать дверки кабинок — в последней сидела несчастная Лена Свердлик, ее единственная защитница. Милые девушки полотенцем связали ей руки за спиной, примотав для верности к водопроводному стояку. — Звери-звери, — раздумчиво сказала себе Мона Ли, отвязывая зареванную Лену, — а разве звери могут — так? Звери — не могут. Люди могут.
— Они меня хотели вообще, они хотели меня головой в унитаз, представляешь? — Лена уже не могла плакать, а только судорожно икала.
— Так, ну в палату тебе нельзя, — Мона наморщила лобик, — идем, я тебя спрячу.
— А что толку, — горестно сказала Леночка, — мне все равно же — возвращаться. Меня везде обижают. Мальчишки обижают, девочки. Только ты первая ко мне так отнеслась. И еще Наталья Кирилловна. Я в палату пойду. Чего им теперь надо? — Леночка посмотрела на Мону, — ой, Мона, у тебя такой синяк! Вот, — она дотронулась пальчиком, — на скуле прям, и губа разбита. Ой, а смотри, сколько синяков, Мона… что они сделали, Мона! Я хотела тебя предупредить, но они меня напугали. Я слабая. Я трусиха.
— Ничего, — Мона чмокнула ее в щеку, — ты классная девчонка. Научись побеждать свой страх, это проще простого. Ну, я пошла?
— Иди, да, уже вон — светло как, — и Леночка жалобно посмотрела на Мону Ли.
Мона вылезла через окно веранды, спрыгнула мягко, присела, прислушалась — пели птицы, лагерь спал. Она пошла в сторону танцплощадки — на скамейке, у центральной клумбы с флагштоком, сидел, в окружении пионервожатых и девушек из старших отрядов, Архаров. Издали было заметно, что он устал, выпил сильно, но привычка и актерская выносливость держала его на плаву. Мона Ли знала это по съемкам — будет работать, а потом, дойдя до любой кровати, уснет беспробудно. Она подошла, но не приблизилась, и свистнула, как пацан, — в два пальца. Архаров тут же вскочил. Не обращая внимания на собравшуюся компанию, он побежал к Моне, споткнулся, растянулся на гравии дорожки, отряхнул джинсы, подошел, картинно прихрамывая. Взглянув на Мону, открыл рот.
— КТО? — спросил. — КТО??? убью гада, Мона, кто?
— Я упала, — Мона увернулась от Саши, — не тряси меня, у меня голова болит.
— Откуда упала?
— Из окна прыгала. — Мона смотрела на него и лицо ее было печально. — Не спрашивай, а? Ты можешь сейчас поехать со мной в Москву?
— Могу, — не думая согласился Архаров, — но! Стоп! Сегодня вечером здесь будет НАШ с тобой фильм?!
— Я не хочу ничего. — Мона дотронулась до скулы, — куда я — такая?
— Знаешь, — Архаров повернул ее к себе, — тот, кто тебя ударил, будет рад тому, что ты сбежала. Уехать можно. Но мы с тобой уедем после премьеры. А сейчас я тебя отведу к пионервожатым, выспишься.
— Тогда я уеду одна, —
